- 4 -
Настоятель монастыря святого Палтуса отец Богун был доволен своей судьбой и тем, как сложилась его жизнь. Он был почти королем и получил все, что хотел: деньги, неограниченную власть над людьми и возможность ежедневного удовлетворения самолюбия. Единственное, что портило ему настроение - присутствие в монастыре этого негодного Ивора. Мальчишка никогда не слушался его, норовил увильнуть от своих обязанностей и частенько доставлял священнику неприятности, за некоторые из которых отец Богун давно бы его выгнал. Но выгнать негодника было никак невозможно. Ивор - его проклятье, наказание за сладкую и сытную жизнь.
Впрочем, с таким наказанием можно смириться, ибо платили за его проживание в монастыре большие деньги, да и самого мальчишку можно было на целый день отослать чистить кастрюли или ухаживать за больными. Наказание отца Богуна было многим меньше, чем он заслуживал, священник это понимал, и не роптал. Вот и сейчас он отправил мальчишку к Зевону, зная, что тот обязательно задержится там, чтобы поболтать со слепым отшельником, и время, оставшееся до праздника, можно провести с большой пользой.
- Проводи меня, - приказал Богун Ирии, и отправился в сторону сарая, где жили девочки.
Ирия - еще одна головная боль. Девчонка давно созрела и была самой красивой из сироток. Именно поэтому Богун выбрал ее на главную роль самого большого праздника в году и именно поэтому давно мечтал очутиться с ней в одной постели. Только вот у девчонки был покровитель - Ивор тенью ходил за своей подружкой, но священник знал, что рано или поздно добьется своего. И скорее это произойдет рано, чем поздно. У него было преимущество - Ирия не могла говорить и, значит, не могла кричать.
Священник наступил на длинный подол одеяния, и нежные ручки ангелочка тотчас его поддержали. Богун улыбнулся и вошел в сарай.
Иное название для места, где проживали девочки-сироты, просто не подошло бы. Помещение было большим, но тесным из-за рядов стоящих практически впритык друг к другу лежанок. Кроме большого общего шкафа для одежды и ведер в углу, больше в сарае ничего не было.
Жили здесь исключительно девочки. В дальнем от входа углу стояли люльки с младенцами, ближе к двери располагались места для вновь прибывших. Самые старшие девочки обычно выбирали лежанки в центре - подальше от дверей, чтобы не дуло, и от криков младенцев, хотя последних было одинаково хорошо слышно везде.
Сейчас барак пустовал. У большинства воспитанников монастыря было много дел, а те, кому удалось улучить свободную минутку, предпочитали провести ее подальше от жилища, чтобы наставники не могли их найти и дать новую работу. Однако девочкам все-таки приходилось бывать в общем доме, потому что требовалось починить порванную одежду, перекусить, если удавалось спрятать от скудного ужина лишний ломоть хлеба, или просто поспать. Вот и сейчас в сарае находилось пять или шесть человек.
При виде священника девочки побросали свои дела и замерли.
- Золька, Пания, Охра и ты, забыл, как тебя. Переоденьтесь в чистое и приходите в баню.
Девочки переглянулись. Отец Богун бросил последний взгляд на Ирию и вышел.
Как хороший наставник он был обязан знать обо всем, что происходит в монастыре, да и перед началом праздника не мешало убедиться, что ничто не сорвет намеченное мероприятие, поэтому священник отправился по монастырю с небольшим обходом.
В огороде снег уже сошел, но земля еще не годилась для посева, однако Богун распорядился, чтобы уже сейчас приготовили грядки. Мерзлая земля была вскопана, и священник довольно прищурился. Здесь хорошо потрудились.
На кухне также все было в порядке - котлы и чугунки вычищены, печь растоплена, дрова заготовлены, ржаные лепешки к празднику готовы.
Возле монастырских ворот, как и полагалось, стоял мальчик, лет пяти или шести, и собирал подаяния.
Богун прикрикнул на него, чтобы плакал пожалостливее, и пошел в баню.
Девочки уже были там.
Две - шестилетние Золька и Пания - белокурые, синеглазые, но некрасивые, с длинными носами и узкими подбородками - были сестрами. Сирот принесла в приют родная бабка, которая ухаживала за ними пару месяцев после их рождения и гибели их матери, но чувствовала скорую смерть и понимала, что иной судьбы у сестренок быть не может.
Семилетняя Охра попала в монастырь иным путем - сбежала от пьяницы-отца, который каждый день избивал ее и дважды чуть не изнасиловал. Охра была похожа на обезьянку: темненькая, с черными коротко стрижеными волосиками, колючими глазами и тонкими губами. Ей редко подавали, так как считали замарашкой, но у нее был большой талант - она очень красиво пела.
Последняя девочка, имя которой Богун не помнил, жила в монастыре с четырех лет - ее на улице подобрал один из монахов и привел в монастырь. Она ничем не отличалась от других сирот, разве что вела себя тихо, и тем напоминала священнику послушную Ирию.
Отец Богун опустился на широкую скамью и махнул девочкам рукой. Они знали, что нужно делать.
Все четверо быстро выстроились в ряд, переглянулись и запели. Жалобно затянули бесконечную просьбу помочь несчастным сироткам. Лучше всех пела Охра. Отец Богун даже прослезился оттого, что этому зверенышу так мало подают. Вот если бы белокурые сестренки пели так же чисто и звонко, был другой разговор. Увы, Золька и Пания годились лишь для того, чтобы держаться за руки и трогательно заглядывать в глаза прохожих. Девочка, имени которой священник не помнил, пела неплохо, но не так, как Охра.
- Замолчите все, а ты продолжай, - приказал он.
Да, девочка действительно неплохо пела и выглядела прилично.
- Достаточно. Пойдешь завтра на главную площадь. И пой пожалостливее. И волосы распусти. Ясно? Теперь вы двое, попросите у меня денег.
Сестрички мгновенно преобразились. Пания хлюпнула носом, глаза ее повлажнели, нос сморщился, будто она вот-вот расплачется. Золька напротив, сдвинула брови и сжала губы, словно изо всех сил старалась выглядеть взрослой.
- Дяденька, подайте сестричкам на пропитание! Кушать хочется! - Золька просительно протянула руку, а Пания хлюпнула носом. - Сестричка болеет, а мамка пьяная под лавкой валяется. Подайте копеечку!
- Неплохо, - одобрил Богун. - Завтра будете на рынке работать. И чем больше принесете, тем для вас лучше. Понятно?
Сестрички послушно кивнули головами.
- А с тобой что делать, звереныш? Поешь ты хорошо, а вот выглядишь не очень. Не будут тебе подавать. Пожалуй, мы вот что сделаем, - отец Богун задумчиво посмотрел на девочек и махнул рукой: - Пошли вон отсюда, а ты, Охра, останься.
Сестрички выбежали из библиотеки, девочка без имени тоже поспешила уйти, и никто из них на подругу даже не оглянулся.
Охра настороженно смотрела на священника.
- Не бойся, - улыбнулся отец Богун и поднялся со скамьи. - Ну-ка, ляг сюда. На спину ложись. Да не бойся, кому говорю!
Девочка легла на скамью, где минутой раньше сидел наставник.
- Теперь пой. Хочу посмотреть, сможешь ли ты петь лежа. И глаза закрой.
Охра запела.
- Громче, чтобы все слышали! И глаза не открывай!
Девочка запела громче. Священник некоторое время смотрел на ее худую костлявую фигурку, потом отошел к печке и достал из-за нее тяжелый металлический прут.
- Громче пой! - приказал он.
Поднял прут над головой, примерился и изо всех сил опустил его на ноги несчастной.
Песня мгновенно перешла в крик. Девочка завизжала, схватилась руками за раздробленные ноги и свалилась со скамьи.
- Я пришлю кого-нибудь.
Отец Богун убрал прут обратно за печку и вышел из бани. Теперь у Охры будет такое лицо, какое надо - плаксивое и обиженное, а вкупе с изуродованными ногами и красивым голосом она станет настоящим золотым источником. А теперь следовало позаботиться о главном событии года.
Священник подозвал проходившего мимо послушника, шепнул ему пару слов, и тот побежал в баню, а сам отец Богун вполне довольный своей находчивостью, направился к главному храму.
- 4 -
