- 27 -
* * *
Утром Алекс Тропинин проснулся рано, как всегда просыпался, когда ночевал "не дома". За время работы в "Longevity and Prosperity" он привык считать это поместье домом и теперь немного нервничал, находясь в новой обстановке. Позавчера после съемок Кайл неожиданно отправился не в "L&P", а на проспект Свободы, заявив, что ему хочется сменить обстановку и некоторое время пожить в другом месте.
Новый дом Тропинину не понравился. По площади он не уступал прежнему поместью, однако казался маленьким, потому что уходил не в ширину, а в высоту. Четыре этажа делали его похожим на гигантский шкаф для одежды. Вычурный, обильно украшенный лепниной, он меньше всего, как казалось Алексу, подходил для Кайла. Такие дома характерны скорее для западной Европы и европейских старушек, которые в свободное от болтовни по телефону время, занимаются расследованием преступлений, но не для современного вечно спешащего человека.
Кайлу, казалось, дом тоже не слишком нравился, однако актер твердо заявил, что намерен провести на проспекте Свободы неделю или даже две. Алекс понятия не имел, с чем связана подобная перемена настроения, и был вынужден смириться с решением нанимателя. В конце концов, это его работа: находиться радом с Кайлом вне зависимости от того, где тот живет. А теперь, когда стало известно, что в поместье произошел пожар, возвращение туда откладывается на несколько месяцев, если не на полгода.
Проснувшись, Алекс сделал зарядку и отправился на кухню выпить чай, съесть бутерброд, поговорить с поварихой и узнать последние новости. Звезда мировой величины тем временем благополучно посапывал в своей спальне на четвертом этаже.
– И чего его черти принесли, – жаловалась Тропинину кухарка – худощавая пожилая женщина с седыми волосами. – Сидел за городом, как хорошо было, а то позавчера Голицын прибежал распоряжений надавал и исчез. А нам работай. И не просто работай, а полностью выложись, последнюю каплю крови из себя высоси и им на блюдечке подай. А вечером и САМ заявился. Поднялся на этаж, дверью хлопнул и не выходил, будто мы перед ним в чем–то провинились.
– А разве, – Алекс оторвался от бутерброда, – Голицын перед Кайлом приезжал?
– Приезжал. Велел все тут подготовить и вымыть. Мол, звездочке нашей место жительства сменить захотелось.
Тропинин задумался. Вообще–то ничего удивительного в том, что перед приездом Кайла прислугу дома на проспекте Свободы предупредили о прибытии хозяина, не было. Странно только, что этим занялся Борис Игнатьевич лично, и не просто позвонил по телефону, а приехал. Видимо, у Кайла возникли какие–то проблемы, уж очень этот переезд походил на бегство. Наниматель не взял с собой даже сменную одежду, просто приехал, и остался жить.
– Ты бери еще колбасы–то. Не стесняйся. А то ничего не останется. Кайл–то плохо ест: фигуру бережет, а может, нервничает, зато шофер, немой который, только так трескает. Будто не баранку целыми днями крутит, а корабли в порту разгружает.
Тропинин улыбнулся. Женщина нравилась ему, она была доброй, хоть и немного ворчливой, и, несмотря на свои слова, любила Кайла всем сердцем – сама бегала в магазин покупать его любимый сорт сыра, украшала поднос с завтраком свежей розой и тайком вздыхала, что "наша звездочка" ничего не ест.
– На вот еще новости почитай. Звездочка наша снова на первых полосах. Я без очков плохо вижу, что там написано, ты уж, будь любезен, вслух прочти. А фотография хорошая. Большая. Глянь, как улыбается.
Алекс дожевал бутерброд, вытер руки о салфетку и взял газету. На первой странице нарочито широко улыбалось лицо его нанимателя.
– Приоткрываем завесу тайны "Командора", – прочел Тропинин броский заголовок.
– Это его новый фильм? – поинтересовалась кухарка. – Слышала. Так он, вроде, все в большом секрете держит, с чего вдруг интервью решил дать и секреты раскрыть? Давай, читай статью–то.
– Рекламный трюк, наверное.
Алекс как никто другой знал позицию Кайла относительно его нового фильма. "Командор" должен стать мегашедевром, затмить все блокбастеры прошлых лет, принести небывалую прибыль и коренным образом изменить отношение людей к Командору в частности и имплантам вообще. Поэтому сценарий, а также все, что с ним связано, считался величайшим секретом современности.
Возможно, эта газета всего лишь хитрый рекламный ход, ведь Кайл обожал привлекать к своей персоне внимание, но заголовок подсказывал Тропинину, что его наниматель не являлся инициатором появления подозрительной газетной статьи. Алекс перевернул страницу и стал читать:
– Имя Кайла (настоящее имя: Родионов Александр Олегович) знают все. И ни для кого не является секретом, что это лучший актер современности. Каждый его фильм – настоящий подарок поклонникам кинематографа. "Я супер и у меня все супер" – эти слова не только жизненный девиз звезды, но и констатация факта: все, что дает Кайл зрителям – высшего качества, вспомнить хотя бы такие его фильмы как "Звездный посланник", "Экспериментатор", "В небе серо–фиолетовом", "Мозговыверт" и другие. Не является исключением и широко разрекламированный фильм с предварительным названием "Командор", работа над которым подходит к концу.
В прошлых номерах мы публиковали интервью с исполнителем главной роли Кайлом и главным режиссером (Брахман Н.С.), в котором оба они заявили, что никакие секреты фильма раскрывать не намерены. И вот теперь мы рады представить вам отрывок из сценария "Командора".
– Вот шельмец, а говорил, тайна–тайна. А вот на тебе. Кой–чего журналюгам наболтал. И когда только успел?
Алекс пожал плечами. Отрывок из сценария был, похоже, не набран на компьютере, а отсканирован с листа. Если присмотреться, можно заметить чьи–то пометки. Видимо, редакция газеты сильно спешила выпустить номер, и пренебрегла "украшательствами", поместив на вторую страницу не слишком четкое изображение отсканированного листа сценария. Конечно, поклонники и любители сплетен сумеют прочесть, но Тропинина это навело на какую–то еще не до конца сформировавшуюся мысль. Алекс приблизил газету к глазам и принялся читать:
– "Командор входит в комнату. Рудольф сидит за столом, отвернувшись к окну. Из–за спинки кожаного офисного кресла виден только его начинающий лысеть затылок и рука, лежащая на подлокотнике. Пальцы нервно подрагивают.
На заднем плане звучит "Сюита № 4" – медленная с неуловимым чувством тревоги.
Крупный план лица Командора. Он спокоен и сосредоточен, только в глазах горит холодный огонь мести.
Командор: Я пришел.
Рудольф медленно поворачивается в кресле. Он тоже спокоен. Волнение выдают лишь барабанящие по подлокотнику пальцы.
Командор: Ты готов?
Рудольф: Я ничего не сделал.
Командор: Ты виновен.
Рудольф: Это ты так считаешь. Она сама хотела.
Командор медленно делает шаг по направлению к креслу. На лице Рудольфа отображается ужас. Он тянется к ящику стола, где лежит револьвер. Командор внезапно ускоряется и в один огромный прыжок оказывается на столе.
"Сюита № 4" резко сменяется на "Song of death".
Крупный план лица Командора: искаженный в гримасе ненависти рот, горящие глаза
Рудольф в панике. Он отталкивается от стола и откатывается к окну. Пытается встать, но Командор уже схватил его за шею и начинает душить.
Рудольф (хрипит): Я не виноват! Она сама хотела!
Командор: Как же! Хотела! Это уже не первая девушка, которую ты...
Командор на мгновение опускает руки, спрыгивает со стола и оказывается позади кресла.
Рудольф пытается встать, чтобы убежать, но не успевает – Командор хватает его за голову обеими руками и сильно сжимает.
Рудольф задыхается, он не оправился от силы рук, которые с такой ненавистью сдавливали его шею, что практически лишили его возможности говорить.
На глазах Рудольфа слезы, белки покрылись красными прожилками. Лицо тоже покраснело.
Музыка достигает пика тревожности.
Рудольф (из последних сил): мы уже три месяца как любовники.
Мгновение спустя, с последними словами Рудольфа Командор делает резкое движение и сворачивает тому шею.
Крупный план лица Командора: на нем поочередно отображаются понимание, сожаление и решимость.
Четким шагом он выходит из комнаты.
Общий план кабинета. В кресле – бездыханное тело Рудольфа. Он сидит, как обычно, откинувшись на спинку кожаного кресла, положив руки на подлокотники. Только вместо лица – начинающий лысеть затылок".
Следующий отрывок, возможно, появится к концу недели. Следите на нашими выпусками".
– Хороший фильм выйдет, – кухарка вздохнула и посмотрела на часы. – Батюшки! Он уж наверно встал, а я сижу! Чай! Быстренько!
Женщина занялась приготовлением завтрака для суперзвезды, а у Тропинина аппетит внезапно исчез. До сегодняшнего дня, после того, как он прочитал мысли сценариста Потапова, Алекс сомневался, что Кайл переписал сценарий и превратил героя в убийцу, он не был уверен, что правильно понял мысли сценариста. Прочесть мысли нанимателя он не мог, как не мог и лично прочесть сценарий, который актер держал в своей комнате. Но теперь, когда в газете опубликовали отрывок из сценария, худшие подозрения Тропинина оправдались. Кайл действительно хочет сделать первого импланта–охранника мстительным сумасшедшим убийцей.
Кухарка унесла поднос с завтраком Кайлу, и Тропинин остался в кухне один.
Он представлял, каким ударом по обществу станет фильм, сколько вызовет разговоров, пересудов, споров. Импланты мгновенно превратятся в неконтролируемых свое поведение убийц, в агрессивных и очень опасных для общества сумасшедших. Отношение к имплантам и сейчас нельзя назвать благожелательным, а при выходе на экраны "Командора"... Алекс всерьез опасался, что это будет толчком если не к гражданской войне, то к серьезной дискриминации, массовым беспорядкам, дракам и даже убийствам, ведь "сумасшедшие импланты" вот они, рядом!
Кайла нужно остановить. Любым способом. Фильм не должен выйти на экраны!
Тропинин припомнил, что о том же самом волновался и сценарист Потапов. Может, стоит намекнуть ему, чтобы он обратился со своим сценарием к другой киностудии? Это не выход, да и вряд ли сработает – сценарист наверняка связан каким-нибудь договором, или права на сценарий принадлежат киностудии... не зря ведь вокруг этого фильма развели столько тайн.
Алекс бросил взгляд на фотографию в газете, потом на последнюю строчку редакторской статьи и задумался.
Возможно, у него появился неизвестный помощник. Очень уж все это походило на то, что сценарий у Кайла просто-напросто украли, и теперь по частям собираются разместить его в газетах. Если это так, нужно нанести еще один удар, чтобы съемки фильма остановились. Удар серьезный, по главному герою, точнее, человеку, играющему роль Командора. По Кайлу. И ради того, чтобы помешать выходу фильма, Тропинин был готов нарушить собственное обещание, пойти против совести и Голицына, и вторгнуться во внутренний мир суперзвезды. Он сделает все ради того, чтобы имплантов не превратили в чудовищ.
восемь месяцев назад
В этом году природа расщедрилась на сказочно–красивую зиму. Днем температура не опускалась ниже десяти–двенадцати градусов, солнце выглядывало из–за облаков чаще обычного, а с неба практически каждый вечер сыпались крупные, со старинную пятирублевую монету, хлопья снега.
Алекс любил зиму, особенно такую: красивую, одевающую деревья в снежные шубы, дарящую стойкое ощущение волшебства, чуда, грядущего счастья, но в последние недели он не обращал на снег никакого внимания. У него умирал отец.
Уже привычной дорогой Тропинин пробежался между двадцать вторым и двадцать четвертым домом по Скрипичной улице, свернул на Кожевенную, не глядя по сторонам, перешел однополосную дорогу и поднял воротник, чтобы защитить шею от холодного ветра.
Последние сто метров по прямой – дорожку из обледенелой брусчатки, ведущую прямо к больнице – Алекс преодолевал медленным шагом. Что–то мешало пересечь пространство быстро, не вглядываясь в подробности окружающего пейзажа, словно воздух здесь был гуще и тяжелее, отчего для размеренных обычных движений приходилось прикладывать двойные усилия.
Территория прямо перед больницей не принадлежала никому. Раньше тут был городской парк, но молодежи не нравилось гулять здесь – шуметь не разрешалось, а атмосфера тишины наполнялась неуловимым ощущением отчаяния, и посиделки на лавочках под больничными фонарями быстро исчерпали себя. Тем не менее это была не совсем больничная территория, ибо официально к клинике отношения не имела, однако постепенно превращалась именно в таковую.
Алекс поднял глаза и нашел третий этаж. Отсчитал пятые окна слева и вздохнул. Парк наполнился ощущением не только отчаяния, но и обреченности. Там за холодным стеклом лежал его отец.
Тропинин боялся входить в стеклянные двери больницы, сквозь заляпанную поверхность которых не было видно даже холла. Боялся надевать белый халат, пахнущий дешевым стиральным порошком и безысходностью, подниматься по лестнице, каждая ступенька которой приближала к неизбежному... Но каждый вечер Алекс проделывал все эти действия, чтобы только еще раз поговорить с отцом.
Не был исключением и этот вечер.
Молодой человек открыл дверь палаты и замер. В первый момент ему показалось, что отец не дождался его, но мужчина открыл глаза.
– Пришел? И не надоело на мои мучения смотреть? Умру ведь все равно.
– Не говори так.
Алекс придвинул к кровати отца стул и сел.
Неяркая лампочка под потолком давала мало света, но и его хватило, чтобы Тропинин–младший ужаснулся тому, как изменился его отец. Только сейчас молодой человек заметил морщины на лбу и около рта, синяки под ввалившимися глазами и чрезмерно заострившийся нос. Волосы на левом виске так и не выросли, а шрам оставшийся после операции, был похож на жирного червя. Именно из–за этого "червя" с отцом и произошло такое...
– Как дела на работе?
– Ничего нового.
– Пораньше сегодня отпросился?
Алекс кивнул.
– Ну и правильно. А то мне совсем плохо. Может, и до утра не дотяну, а мне хотелось поговорить с тобой об одной очень важной вещи.
В горле Тропинина–младшего образовался тугой комок, который никак не хотел проглатываться.
– Не переживай. И долго обо мне не плачь. Нехорошо тратить жизнь на траур.
– Отец...
– И похороны... попроще.
Мужчина сморщился и отвернулся. Алекс тоже отвернулся. Ему было тяжело смотреть на мучения отца, а помочь он ничем не мог.
– Жизнь сложная штука, – произнес мужчина через пару минут. – Она пинает тебя, как только может, ставит подножки, подставляет под летящий на голову кирпич, а ты выбираешься из всего этого, пытаясь выжить. У некоторых получается, но только единицам жизнь доставляет удовольствие. Остальные выживают. Вот и я выживал бы...
– Если бы ты знал, как я жалею, что предложил тебе операцию! – воскликнул молодой человек, и в голосе его зазвучали слезы.
– Нет, я не в том смысле, Алекс. Не вини себя. Все случилось так, как должно было случиться. Ты правильно сделал. В конце концов, ты же мой сын...
– Но если бы я не договорился с врачами, если бы не настоял на операции, ты бы...
– Не умирал сейчас? Алекс, Алекс. Сколько я должен повторять, что благодарен тебе за подаренную возможность не остаться навсегда немым. Я счастлив, что могу говорить с тобой сейчас. Если бы не имплантат в моем мозге, я бы сошел с ума. Человеку под конец жизни и так приходится нелегко, а если он внезапно теряет глаза, конечность или, как я, способность говорить, он чувствует себя не только немощным и беспомощным, но и ненужным. Обузой. А я никогда не хотел быть обузой. Может, если бы не твоя помощь, я бы давно покончил с собой. Тяжело быть инвалидом, да к тому же немым.
– Не говори так.
– Буду. Ты должен знать: я не только ни в чем тебя не виню, но и благодарен за те полгода, которые прожил практически как нормальный человек. И знаешь, наверное, это судьба такая. Меня не будет. Только немного позже. Ты не убил меня, Алекс, а продлил мою жизнь на чудесные шесть месяцев.
Алекс изо всех сил сдерживался, но чувствовал, что не сможет больше скрывать слезы. Тропинин–старший протянул ему руку и крепко пожал.
– Но я не об этом с тобой хотел поговорить. Я знаю, ты ищешь парней, которые меня избили. Не ищи. Они получат свое либо от Господа, либо от государства, а может, от обоих сразу. Я не хочу, чтобы у тебя были неприятности из–за меня. Считай это моим последним желанием. Обещай прекратить поиски. Имплантов и до меня не слишком любили, и то, что я попал под руку этим типам, не твоя вина.
Мужчина облизал пересохшие губы и продолжил:
– Я хочу, чтобы свое наследство ты потратил с умом. Денег там достаточно, чтобы сделать что–то значимое, начать новую жизнь или исполнить мечту, но знаю вас, молодежь. Не хочу, чтобы кредиты, которые я копил всю жизнь, постепенно истаяли. Вложи их в дело. Прибыльное или не очень... в любое. Рискни. Господь на твоей стороне, Он поможет. И всегда. Всегда, Алекс. Всегда жертвуй малым ради большего. Всегда.
– Обещаю, – тихо произнес Алекс. – Я запомню твои слова, отец. Ты не будешь разочарован. Я всем докажу, что импланты – не плохие и не опасны для общества. Я сам стану имплантом, чтобы доказать это.
Молодой человек почувствовал, что рука отца расслабилась, стала мягкой и безвольной. В палате похолодало и даже свет от лампочки, кажется, стал еще более тусклым. Тропинин-младший больше не был Тропининым-младшим, он превратился просто в Тропинина. Единственного.
* * *
Сеченов нервничал. Он ходил по коридору телестудии, заложив руки за спину, и винил себя за непредусмотрительность.
Милиция ничего определенного не сказала. Проведя осмотр его кабинета, они не обнаружили отпечатков пальцев, зато выяснили, каким образом злоумышленник проник на территорию клиники.
Охранник у ворот вспомнил человека, который приехал на мусоровозе. Тот представился сотрудником "БОТа", но подозрительным не показался: наклейка на машине присутствовала, а сам мужчина был одет в белый форменный комбинезон с синим ромбом, да и удостоверение имелось. Охранник пропустил человека на территорию больницы и тот, забрав оставленные для него контейнеры, уехал. Позже, когда выяснилось, что кабинет главного врача клиники взломан, и из сейфа украдены ценные имплантаты общей стоимостью чуть более ста тысяч кредитов, милиция связалась с дирекцией "Безопасных отходов". Конечно, никакие сотрудники организации в клинику Сеченова в тот день не приезжали.
Фоторобот, составленный охранником, получился похожим одновременно на доктора Сеченова, престарелого Майкла Джексона и самого охранника. Евгений Михайлович опасался, что подобное изображение имело мало общего с реальным человеком, взломавшим его сейф, но сделать ничего не мог, оставалось только бессильно вздыхать.
В связи с тем, что имплантаты, предназначенные для ближайших операций, исчезли, в графике образовался приличный перерыв, который нужно было чем–то заполнить. Единственная хорошая новость состояла в том, что отсрочка запланированных операций не являлась смертельной – пациенты ближайшего месяца не нуждались в срочных заменах жизненно важных органов. Так уж получилось, почти все они хотели установить имплантаты силы, усилители реакции и скорости, выносливости, супер–зрения и супер–слуха. Все это могло подождать еще месяц, пока на заводе не изготовят дубликаты, а вору, между тем, достался неплохой набор. Для полного комплекта не хватало только "читателя".
– Евгений Михайлович, ваш выход.
Мысли Сеченова прервал помощник режиссера. Сегодня главный врач клиники участвовал в популярном ток–шоу "Прямым текстом", он хотел использовать эту возможность, чтобы обратиться к похитителю. Конечно, надежда на то, что вор вернет украденное, невелика, но попытаться стоило.
Евгений Михайлович вышел под свет софитов, сопровождаемый громкими аплодисментами зрителей.
Декорации студии были выполнены в раздражающих ярко–красных тонах. Красными были и кресла для гостей, и папка в руках ведущей – дородной женщины в белой юбке до колен и объемистом пиджаке. Сеченов поморщился. Ведущая совершенно не умела носить светлое – блузку подобрала слишком темную, а туфли чересчур яркие, к тому же в белом женщина казалась огромным бесформенным комком сахарной ваты, какие продают в фойе цирка или в зоопарках. Но этой даме зрители прощали все – она приходилась двоюродной теткой Кайлу, владела бюро ритуальных услуг и устраивала в своей передаче целые баталии, которые обеспечивали приличный рейтинг.
Евгений Михайлович поправил брюки своего белого льняного костюма, и сел в красное кресло. По правую руку от него уже сидел гость – тучный священник в черной рясе с белым стоячим воротничком, что выдавало в нем служителя католической церкви. Лицо его было гладко выбрито, в глазах читалась усталость. Кресло слева пока пустовало.
Ведущая знаком прекратила аплодисменты и, сверившись с текстом в папочке, произнесла:
– Последний гость нашей программы, представитель православной церкви настоятель мужского монастыря святых Петра и Павла, отец Иоанн.
Под такие же громкие аплодисменты, которыми вышколенная аудитория студии встретила Сеченова, на сцену вышел еще один священник. Он, как и первый, был одет в черное, но без белого воротника на рясе, вместо него на шее висел большой, размером с мужскую ладонь, серебряный крест. Выражение лица батюшки Сеченов уловить не смог – мешала темная густая аккуратно подстриженная борода, однако в глазах читалась та же усталость, что и у католического священника.
Когда аплодисменты стихли, ведущая заговорила:
– Темой нашей необычной встречи являются имплантаты и импланты. В последнее время этот вопрос остро обсуждается в средствах массовой информации. С развитием медицины стало модно вживлять себе разные приспособления, позволяющие не только спасти жизнь, но и облегчить ее. Святой отец, – обратилась дорожная тетка к сидящему справа от Сеченова католическому священнику, – скажите, как ваша церковь относится к имплантам.
Святой отец кашлянул и подался вперед.
– Мы не считаем это богоугодным делом. Человек создан по образу и подобию Божьему, и не должен устанавливать себе всякие гаджеты и становиться выше Создателя.
– Как это не богоугодное дело? – вмешался отец Иоанн. – Вы хотите сказать, человек не должен заменять больное сердце искусственным?
– Вы не поняли, – парировал католик. – В данный момент я говорил о тех имплантатах, которые делают человека сильнее, чем ему положено по природе, а также о так называемых "читателях". Или вы, батюшка, будете упорствовать, что подобные игрушки угодны Господу?
– Не буду, – кивнул православный священник и дотронулся до креста. – Тут я вам возражать не стану. Однако относительно искусственного сердца я с вами в корне не согласен.
– А я по этому поводу ничего и не сказал. Сердце, изъятое у донора, кажется мне большим грехом, чем электрический аналог.
Священники дружно закивали. Сеченов безучастно наблюдал за происходящим. Он видел, как вытянулось лицо ведущей, которая надеялась, что священнослужители начнут жаркий спор, а может быть, даже драку. Дама была разочарована и попыталась подбросить в тлеющий огонь пару сухих поленьев:
– А как вы относитесь к тому, что те самые импланты, которым искусственно продлили жизнь, совершают преступления? Ведь грабежи, убийства, насилие не были запланированы богом. Человек должен был умереть, а ему вдруг подарили лишнее десятилетие и он использует его во вред обществу.
– Не путайте, – произнес отец Иоанн. – Все, что есть на земле, Господом запланировано. По Его велению изобрели имплантаты сердца или легких, значит, и установка их дело богоугодное. А деяния, о которых вы говорите, также могут оказаться в ведении Господа, и совсем не обязательно, это будут преступления, может, это будут добрые и милосердные дела.
– Не совсем с вами согласен, – включился в разговор святой отец, – тем не менее, суть верна. А вы, дочь моя, слишком плохо думаете о людях.
– А вы слишком хорошо, – оживилась ведущая. – По статистике преступлений, совершенных имплантами, больше, чем совершенных обычными людьми. Значит, среди имплантов больше преступников. Следовательно, они опасны для общества.
– Давайте не будем ставить на людях клеймо, – кашлянул католический священник. – Склонность к преступлениям не зависит от того, является человек имплантом, или нет. Факторов здесь множество, и не мне о них говорить, а профессиональным психологам и социологам.
– Давайте разберемся еще и в том, что толкает имплантов на преступление, – поддакнул отец Иоанн. – Не наша ли нетерпимость? К тому же, сами знаете, большая часть имплантов – так называемые "импланты–охранники" – люди, использующие силу в профессиональных интересах...
– Не поэтому ли так возросла преступность? – громко, перекрикивая батюшку, спросила ведущая. – Не следует ли нам принять какие–то меры и запретить проводить подобные операции? Не станет ли пророческим фильм "Мертвый рассвет"?
Сеченов заскучал. Свет в зале выключили, с потолка спустился огромный плазменный экран, на котором замелькали кадры ужастика. Евгений Михайлович слышал об этом фильме. Режиссер в самых жутких подробностях описал, как импланты превращаются в зомби и убивают обычных людей. Подобной ерунде могли поверить только неграмотные бабули, но никак не здравомыслящие умные люди. Увы, Сеченов понимал, что последних, как раз меньшинство.
После того, как зомби–имплант перегрыз зубами горло очередной жертвы, фильм выключили, и студия снова наполнилась светом. Евгений Михайлович решил высказаться.
– Фильм, – произнес он, – глупая и абсолютно ничего под собой не имеющая, гм, фантастика. Импланты – такие же люди, как вы или я. Как вы выражаетесь "железка" в их теле, конечно, накладывает некоторый отпечаток на личность, но человек таков, каким его создала природа, воспитали родители и общество. Если нет в человеке злости и жестокости, оттого, что в его мозг вживили чип, они не появятся. Мы еще не доросли до понимания сути работы психики и не можем менять характер человека, его сущность. И вообще, проблема имплантов, как мы ее имеем, полностью надумана. Я не понимаю, почему люди всполошились из–за того, что кто–то стал сильнее, ловчее, быстрее или получил новое здоровое легкое.
– Правильно, – поддержал Сеченова святой отец. – Католическая церковь, уверен, так же, как и православная, терпимо относится к имплантам, и всех призывают к тому же.
Сидящие в зале зрители подняли руки, Сеченов увидел десяток желающих высказаться, и ведущая не замедлила дать им слово. Сначала она подошла к пожилой матроне в ярко–малиновой кофте. Зрительница взяла из рук женщины в белом микрофон и буквально вцепилась в него пухлыми пальцами.
– Лжете! И как только вам не стыдно! – громко и возмущенно начала она. – Давеча сама в церкви батюшку спрашивала про имплантов, и он сказал, что любые механизмы противоестественны! Дьявольские игрушки это! Только грешники идут на подобные операции! Сами себя губят! От жадности или выгоды ради!
– Наверное, вы его не так поняли, – негромко произнес отец Иоанн.
– Все я так поняла! А вы постыдились бы! В церквях одно заявляете, по телевизору другое.
Ведущая практически силой вырвала из рук возмущенной дамочки микрофон.
– Отвечайте, батюшка.
Евгений Михайлович с удивлением заметил, что отец Иоанн покраснел. Смутился и святой отец, сидящий по правую руку от Сеченова. Они переглянулись, словно обменявшись мысленными сообщениями, и снова обратили взгляды в зал.
– Возможно, – произнес католик, – вы общались с представителем другой точки зрения.
– Значит, – громко вмешалась ведущая, – среди церковников тоже нет согласия по этому вопросу! Собственно, мы и собрались здесь для того, чтобы понять, что делать и как жить дальше.
– Жить со смирением в сердце и терпимостью, – взял слово батюшка.
– Без злобы, зависти и подавляя гнев, – присоединился святой отец.
– Жить надо по совести, – подвел итог Евгений Михайлович.
Ведущая уже набрала в грудь воздуха для очередного громогласного заявления, но Сеченов не дал ей продолжить, поднял руку и произнес:
– Гм, пользуясь случаем, хочу объявить, что в моей клинике произошло ограбление. Похищены ценные имплантаты. Обращаюсь к вору, если он нас слышит. Прошу, верните похищенное...
Договорить Сеченову не дали. В зале вновь взметнулись десятки рук, и ведущая, даже не дослушав приглашенного гостя, дала микрофон одному из зрителей.
– Я вот хочу какую проблему затронуть, – на сей раз слово получил пожилой мужчина с внешностью профессора математики: худощавый, правильный, строгий, в очках. – Раз уж в церквях раскол, клиники грабят ради наживы, может, нам отделить всех имплантов? Поселить на необитаемый остров?..
После этих слов в студии поднялся невообразимый шум. Зрители больше не молчали, выкрикивали слова одобрения или порицания, кричала ведущая, стараясь хоть немного заглушить толпу, не предпринимая, однако, серьезных попыток урегулировать ситуацию, даже священники поднялись с кресел, чтобы сделать свои слова более значимыми.
Евгений Михайлович понял, что ведущая шоу "Прямым текстом" именно этого и добивалась: шума, скандала, галдежа и неразберихи. Она и не пыталась разобраться в проблеме, главной ее целью было столкновение сторон.
Сеченову в подобном зверинце делать нечего. Он поднялся со своего ярко–красного кресла и отправился за кулисы. В конце концов, у него много других дела, следовало подумать, чем занять ближайшие пару месяцев. До благотворительных операций оставалось достаточно времени, а новые имплантаты для ожидающих своей очереди, привезти не успеют. Оставалось уйти либо в отпуск, либо на покой. И о последнем Евгений Михайлович задумывался все чаще.
- 27 -
