- 19 -
* * *
С мусоровозом проблем не возникло. Стаська – давняя знакомая, хорошая баба, хоть и пьющая. За два кредита она позволила Федору в пятницу взять мусоровоз напрокат, при условии, что он не разобьет машину и вернет ее к началу рабочего дня, точнее, утра.
Сомов дал слово и отбыл, не ожидая, что после конторы соседнего ЖЭКа окажется сначала в больнице, а потом в церкви.
Федор еще раз сверил адрес на бумажке и вывеску на металлических воротах. Ошибки быть не могло, Сомов находился там, где хотел, и там, где меньше всего ожидал: перед входом в клинику известного на весь мир доктора Сеченова.
– Черт возьми! – Федор запустил обе пятерни в волосы. – Черт возьми!
Сомов был добрым и высоконравственным человеком. Несмотря на тяжелое положение, в котором он оказался, Федор никогда ничего не крал и очень мучился сознанием того, что придется... нет, не нарушить закон (законы пишут люди), а пойти против совести. И тем горше ему осознавать, что ради спасения дочери он пойдет на любые жертвы. Даже на грабеж клиники – единственного места в мире, где спасают человеческие жизни.
Он будет мучиться угрызениями совести, нервничать, думать над тем, можно ли было найти другой выход, но, конечно, сделает то, для чего предназначено содержимое желтого пластикового пакета.
– Черт возьми!
Он проклинал типа в черном плаще. Лучше бы он выбрал своей мишенью какой-нибудь безликий банк или музей. И стыдился того, что, несмотря на все мучения, рассматривал клинику не как здание, где помогают людям, а как бастион, который предстоит взять.
Ворота металлические, не слишком высокие, но без единого выступа, перелезть через такие под силу человеку–пауку, но никак не дворнику, никогда не занимавшемуся альпинизмом.
Рядом с воротами – пост охраны. Будка с окнами на все четыре стороны. Охраннику помогала видеокамера. Как сумел заметить Федор, единственная. Если держаться к ней спиной или боком, она не заснимет его лица, и он сумеет остаться неузнанным. При условии, конечно, что будет вести себя естественно и охранник не станет подозрительно его разглядывать.
Сквозь окна будки Сомов рассмотрел дорогу, которая вела от ворот к главному входу больницы. Где–то в середине она разделялась на две: одна дорога подходила к крыльцу, вторая огибала дом и наверняка заканчивалась у гаража. Мусорных баков видно не было, но они ему и не понадобятся – работа Федора – особенный мусор, который хранят не на улице, а в кладовой, упакованным в специальные контейнеры.
Само здание больницы было двухэтажным и достаточно широким. Правое крыло тянулось метров на тридцать, а левое под прямым углом уходило куда–то вглубь сада и терялось среди яблонь. Впрочем, левое крыло Федору и не понадобится. Нужный ему кабинет располагается в правом крыле и, возможно, сейчас он смотрит именно на те окна...
Сомов отошел в сторону. Задерживаться перед воротами нельзя – охранник может заметить его, и если в пятницу будет его смена, узнать в сотруднике "БОТа" любопытного мужичка бомжового вида.
Федор медленно побрел по улице.
Несмотря на твердость, с которой он согласился на ограбление, на сердце было неспокойно. Мужчина даже не мог найти слов и описать свое состояние. Воры наверняка ничего подобного не чувствуют, а он не был вором, но собирается украсть. И не просто как Робин Гуд ограбить одного нечестного богача ради помощи десяткам нуждающихся, но напротив – ограбить Робина Гуда, доктора Айболита, человека, всю жизнь посвятившего служению медицине и помощи больным и страждущим ради неизвестно кого.
– Прости меня, Господи, – прошептал Сомов. – Прости.
Он вдруг почувствовал настоятельную необходимость исповедаться, поговорить с батюшкой, который не будет его осуждать, но поймет и, может быть, подскажет правильную дорогу... хотя Федор знал, что с выбранного пути уже не свернет.
Сомов редко ходил в церковь, за последние три года был там два или три раза, но каждое посещение приносило ему облегчение. Грустные лики икон смотрели, казалось, прямо в душу и успокаивали, прощали, запах ладана приятно кружил голову и очищал сознание от посторонних, второстепенных мыслей, а монотонное бормотание батюшки изгоняло из сердца все тревоги. Сегодня, однако, Федору не нужна проповедь, он чувствовал потребность если не исповедаться, то хотя бы получить совет, поговорить с кем–то, кто знает о справедливости больше, чем он сам.
– Нет, я не могу, – Сомов не заметил, как произнес эти слова вслух. – Не могу пойти к батюшке и сказать, что собираюсь ограбить клинику. Не смогу посмотреть в его лицо и увидеть осуждающий взгляд.
Сомов внезапно остановился. Он находился в двухстах метрах от католического собора Четырнадцати святых помощников. Это знак. Если он не сможет исповедаться перед православным священником, он сделает это перед католическим. Там, в церкви есть специальное помещение – исповедальня. Ему не придется смотреть в глаза святому отцу, и никто не увидит его лица.
Федор перекрестился.
– Богу все равно, какая церковь, ведь Он один на всех. Он поймет. Я знаю.
* * *
На следующий день после похорон Блэйна с первых страниц газет в небо пускало толстую струю дыма серьезно–равнодушное лицо доктора Сеченова. Как и подозревал отец Арсений, журналисты все же раздули скандал из обычного по сути интервью. Однозначное заявление Евгения Михайловича об ошибке медбрата, превратилось в двусмысленный намек на некомпетентность всего персонала больницы. Будь на месте Евгения Михайловича отец Арсений, он незамедлительно подал бы на журналистов в суд. Но мирские дела не касались священника, пока не затрагивали интересы человеческой души или не посягали на свободу религиозных убеждений.
Спустя некоторое время журналисты забыли о докторе Сеченове, сосредоточившись на отце Арсении. После того, как могилу и тело Блэйна осквернили, а самого священника едва не отправили на тот свет, не проходило и дня, чтобы пресса не публиковала очередную едкую статейку или полицейский отчет о расследовании. Святой отец недолго сокрушался по этому поводу, у него и без этого много дел. Сейчас, к примеру, предстояло приготовиться к таинству исповеди.
В сакристии поверх сутаны на плечи священник надел амикт – белый льняной прямоугольник с крестом.
– Возложи, о Господь, шлем спасения на голову мою, дабы мог я противостоять нападениям Диавола.
Поверх амикта надел альбу – длинное белое одеяние, и подпоясал ее веревкой.
– Обели меня, О Господь, и очисть сердце мое; дабы, обеленный в Крови Агнца, мог я заслужить награду вечную. Препояшь меня, о Господь, вервием чистоты, и погаси в сердце моем пламя вожделения, дабы добродетели воздержания и целомудрия пребывали во мне.
Завершили наряд манипул и стола – широкие полосы ткани, вышитые крестами, первый из которых отец Арсений перевесил через левую руку, а второй надел на шею. Соответствующие молитвы завершили обряд облачения, и отец Арсений отправился в главное помещение храма.
Перед исповедальней уже стояли несколько человек. Священник поздоровался с верующими и скрылся в кабинке.
Исповедальня напоминала отцу Арсению бабушкин платяной шкаф, который служил отличным укрытием, когда в детстве он с друзьями играл в прятки. В бабушкином шкафу было душно и темно и пахло лавандовыми духами; повсюду висела одежда, ее прикосновения к лицу было мягким и ласковым. В исповедальне тоже было душно и темно и приятно пахло миртом, не хватало только одежды, зато имелось небольшое окошко, выходящее в соседнюю кабинку. Окошко занавешивали непрозрачной тканью, чтобы священник не мог видеть лица человека, совершающего исповедь.
Отец Арсений считал этот кусок ткани бессмысленным изобретением, ведь в любом случае – видит священник лицо исповедующегося, или нет – ему запрещено разглашать тайну исповеди. Но традиция предписывала закрывать окошко исповедальни ставнями или занавешивать шторой ради успокоения прихожан.
Совершив все положенные молитвы, отец Арсений обратил лицо к занавеске. В соседней кабинке уже кто–то сидел.
– Прости меня, отец, ибо грешен я. Не был на исповеди шесть месяцев.
Стандартное начало. Голос был грустным, но приятным, священник не узнал человека, видимо, мужчина принадлежал другому приходу или недавно переехал. Судя по всему, незнакомцу в соседней кабинке не более сорока лет, хотя голос после достижения человеком половой зрелости со временем практически не меняется.
– Каюсь в неискренности, подозрительности и злых умыслах.
– Начните с неискренности.
– Грешен, святой отец. Не могу избавиться от этой привычки и вряд ли когда-нибудь от нее не избавлюсь. Я не доверяю людям, никогда не доверял. И вам не доверяю, потому что слишком подозрителен по природе.
– Вам не нужно мне доверять. Вы говорите не со мной, а с Господом, я лишь безмолвный проводник.
– Безмолвный?
– То, что услышали мои уши в исповедальне, никогда не сорвется с языка.
– Я понял.
Отец Арсений услышал тяжелый вздох.
– И все же я не могу быть полностью искренним. Таким меня воспитала жизнь. Я не доверяю никому, даже людям, которым помог и от которых мог бы ожидать только добра. А может, правильно делаю, что не доверяю? Может, и нет в жизни ни благодарности, ни доброты, ни справедливости? Взять хотя бы того парня… его сильно избили, он лежал на улице, недалеко от клуба "Зажигалка", хотя, откуда вам, святой отец, знать этот клуб. Молодой человек был без сознания, а его карманы проверял нищий, решивший поживиться на чужом горе. Понимаете? Я прогнал вора, помог парню подняться, а он, вместо простого человеческого "спасибо", предложил денег. Словно я и не человек вовсе, а мусор, ничтожество, мразь, падальщик, будто я помог ему не из лучших побуждений, а из выгоды! Он даже напасть на меня хотел... Знали бы вы, святой отец, как это обидно, когда тебя считают… отбросами общества. Я никогда не видел доброты и благодарности. Может, их нет?
– Можете не сомневаться, сын мой: есть и доброта, и благодарность, и еще сотня прекрасных и искренних чувств. А тот молодой человек наверняка не хотел вас обидеть.
– Не хотел? Тогда почему мне не повезло встретиться в своей жизни с благодарностью? С добротой? Я видел лишь равнодушие, презрение, ненависть, злобу, агрессию. Все плохое, что есть в человеке, рано или поздно выливалось на меня. А я ни в чем не виноват!
Кажется, до отца Арсения начало доходить, что хочет сказать незнакомец.
– Вы имплант? – осторожно спросил он.
– Нет! Но в сто крат лучше быть имплантом–охранником, которых все боятся, чем принадлежать к группе, которую все ненавидят. Жизнь моя сложилась не слишком удачно, но я не жалуюсь и не прошу у Господа такой мелочи, как деньги. То есть, раньше никогда не просил. Но сейчас у меня слишком тяжелое положение, я практически в отчаянии. Мне нужны деньги, святой отец.
Отец Арсений вздохнул. Мужчина за ширмой, оказывается, принадлежал не к имплантам, а входил в так называемую группу "отбросов" – людей, жаждущих нашпиговать свое тело чипами, но не имеющими для этого необходимых средств. Священник не раз сталкивался с такими людьми и они не вызывали в его сердце ничего, кроме сочувствия.
– Боритесь с собой, сын мой. Господь создал нас по образу и подобию Своему. Незачем нам совершенствовать то, что совершенно изначально. И не молитесь о благосостоянии. Деньги – пустой звук. Не беспокойте Господа такой мелочью.
– Мне не нужно благосостояние, мне нужны деньги.
– На имплантат?
– Именно. У меня умирает дочь. Ей срочно нужна трансплантация сердца, а у меня нет возможности помочь ей. Я могу лишь смотреть, как моя девочка с каждым днем становится все слабее и слабее. Не помогают ни лекарства, которые я могу ей купить, ни молитвы.
Отцу Арсению стало стыдно. Он снова подумал плохо о человеке, который этого не заслуживает, снова совершил ошибку, сделав поспешные выводы, точно так же, как это произошло с рыжеволосым Ильей в отеле городка, куда он приехал для чтения проповедей.
– Верьте в Господа, сын мой. Он не оставляет детей Своих без помощи.
– Я не вижу никакой помощи, отец. Моя девочка уже с трудом передвигается, придет время и она ослабеет до такой степени, что не сможет подняться с кровати... Мы живем вдвоем, о ней некому позаботиться, кроме меня.
– Молитесь о помощи, сын мой. И я помолюсь. Пусть Господь дарует вам уверенность в силах и мудрость, чтобы найти достойный выход из сложившейся ситуации.
– Достойный выход? Именно это меня и тревожит. Помните, я говорил вам о злом умысле? У меня только один путь. Я уже встал на него и не могу повернуть назад. Я уже совершил непростительный поступок, святой отец. Мне стыдно, но я действительно думаю, что это единственный выход из сложившейся ситуации. Мне нужно спасти дочь!
– Какой поступок, сын мой?
– Простите, отец, я не могу вам рассказать.
– Тогда зачем вы пришли на исповедь? Вы должны искренне раскаяться в своих грехах, иметь чистосердечное намерение не совершать впредь небогоугодных поступков и более того, изменить взгляд на самого себя, на других, на Бога, перенести центр своей жизни на Святую Троицу. Я не могу отпустить вам грехи, если у вас нет раскаяния и твердого намерения следовать путем Господа.
– Тогда я зря пришел к вам. Простите.
Отец Арсений перекрестился, услышав негромкий стук захлопнувшейся за незнакомцем дверцы исповедальни. Священник не смог помочь этому человеку обрести уверенность в себе, укрепить веру в Господа и отвернуться от греха. Святому отцу оставалось надеяться, что мужчина солгал насчет непростительного поступка и того, что теперь у него нет возможности свернуть на дорогу добра и справедливости.
Священник зевнул, в ожидании следующего прихожанина, и замер. Ему вдруг вспомнился разговор с отцом Викентием, а также ночь, когда на его глазах злоумышленник разорил могилу известного певца.
Провести параллель не составило труда. Неужели газетчики правы, и в городе появился маньяк, разрывающий могилы для того, чтобы вырезать у покойника орган с имплантатом? Неужели тот самый незнакомец, который минутой ранее покинул соседнюю кабинку и есть тот самый маньяк?
Отец Арсений перекрестился и забормотал "Отче наш".
– И не введи во искушение, да избави от лукавого!
Именно этого священник хотел сейчас больше всего: избавиться от морока и искушения считать мужчину, пытающегося спасти дочь, тем самым человеком, который сначала отрезал у покойного голову с дорогостоящим имплантатом, а потом осквернил еще одну могилу, украв искусственное сердце.
В последнее время отец Арсений слишком часто думал о людях хуже, чем они того заслуживают, судил по внешности или косвенным данным, сплетням, не заботясь о выяснении истины, то есть поступал не как священник, а как простой смертный, не достойный носить сутану.
– Не введи нас во искушение, – снова пробормотал отец Арсений. – Не может этот человек оказаться вандалом. Не способна его душа на такую мерзость, ибо стремится он к добру и жаждал помощи, а я снова проявил слабость духа и характера. Не позволяй мне, Господи, грешить на него.
В то время как губы отца Арсения произносили слова этой нехитрой молитвы, мозг лихорадочно вспоминал все подробности разговора, стараясь определить, действительно ли мужчина хотел найти в церкви успокоение из–за того, что разрыл могилу, или просто жаждал духовной помощи.
Как ни старался священник, мысли его упорно возвращались к двум фразам. Первую произносил густой бас отца Викентия: "У покойного стоял "читатель мыслей". Человек был имплантом. Чип помогал ему жить, но не дал покоя после смерти". Вторую – негромкий баритон незнакомца: "Я уже совершил непростительный поступок, святой отец. Мне стыдно, но я действительно думаю, что это единственный выход из сложившейся ситуации. Мне нужно спасти дочь!"
Выводы были слишком очевидны, чтобы их игнорировать: продав "читатель мыслей", незнакомец получит деньги для спасения дочери, а сердечный имплантат – веское тому доказательство.
Оставалось радоваться тому, что ни одна могила больше не пострадает – незнакомец получил то, что хотел.
ОТБРОСЫ ОБЩЕСТВА
В пятницу на кольцевой автодороге огромной фуре, везущей запасные части для холодильников, преградил путь мужчина. Водитель остановился и принялся сигналить, но упрямец стоял посреди дороги и не желал уходить. Водитель взял биту, которую он возил с собой исключительно в целях самообороны, спрыгнул на асфальт и тут же получил сильный удар электрическим током. Неизвестный между тем залез в кабину и вытащил из бардачка деньги и ценности на общую сумму сто тридцать кредитов.
К счастью, напарник водителя проснулся и схватил похитителя. Злоумышленник признался, что деньги ему нужны на "читатель".
– У меня есть план по завоеванию мира, – заявил нарушитель спокойствия.
В настоящий момент он пребывает в изоляторе и ожидает медицинского освидетельствования.
Народ в буквальном смысле сходит с ума на почве имплантатов. Это далеко не первое и отнюдь не последнее преступление, совершенное людьми, принадлежащее к так называемым "отбросам" – мечтающим или нуждающимся в имплантатах, но не имеющим возможности их получить.
Преступность среди этой категории лиц возросла. Люди не гнушаются карманными кражами, грабят стоянки, вскрывают автомобили на незащищенных электропарковках, проникают в частные владения. К счастью (ли?), большинство из них не профессиональные воры–взломщики, поэтому обычно их задерживают по горячим следам. Но преступников меньше не становится.
Вчера нам стало известно еще об одном человеке, жаждущем денег на имплантат для больного сына. Он попытался ограбить инкассаторскую машину, но был задержан.
Дороговизна и недоступность необходимого для выживания, в нашем случае, имплантатов, всегда вела к их незаконному приобретению или незаконному приобретению денег для их покупки, потому что жизнь ценнее свободы. До тех пор, пока медицина не станет бесплатной, мы будем наблюдать сотни, тысячи подобных случаев и в конце концов пострадаем и сами: либо нам понадобиться имплантат, либо станем жертвами людей, готовых пойти на преступление ради имплантата.
"Рабочий полдень"
№67, август 2099 г.
* * *
С тех пор, как Алекс прочитал мысли сценариста Потапова, он не находил себе места. Как мог Кайл изменить сценарий фильма?! Как он может хотеть представить Командора не героем, а убийцей?! Тропинин отказывался в это верить, и отчаянно желал убедиться, что это неправда, однако прочесть сценарий по понятным причинам не мог. Коричневая папка с распечатанным текстом хранилась в комнате работодателя, куда не имел права входить никто, кроме Голицына, горничной и личного парикмахера. Обращаться с просьбой к суперзвезде телохранитель права не имел, да если бы и обратился, однозначно получил бы отказ. Кайл берег сценарий от посторонних, опасаясь, что бомба разорвется раньше времени. Кража в планы Алекса не вписывалась. Оставалось единственное средство, и то запрещенное.
Тропинин так ни разу и не заглянул в мысли нанимателя, хотя ему хотелось этого все больше и больше.
Изначально Кайл казался Алексу пустышкой, слюнтяем, везунчиком с кучей денег, взбалмошным обормотом, несерьезным и не опасным, сейчас же его мнение претерпело некоторые изменения. Суперзвезда был не так прост, как казалось на первый взгляд. Он являлся идеальным кандидатом в противники, которого вечно недооценивают. Возможно, это связано с тем образом, который создали фильмы и средства массовой информации. На экране Кайл чаще всего представал в образе героев–любовников, сексуальных, отважных, спасающих дам от всевозможных опасностей, но не слишком умным.
На деле же все было практически наоборот. Никаких женщин Кайл никогда не спасал, разве только от одиночества, и не больше, чем на пару недель. Зато с легкостью просчитывал выгодные варианты поведения, сделок, интервью и выпуска фильмов, словно суперзвезда обладал врожденным чутьем на потребности общества. Однако Алекс никогда бы не поверил, что обществу необходим не герой, а убийца.
– Собирайся, через пять минут выезжаешь.
Алекс, до этого времени задумчиво смотревший в потолок, лежа на кровати в своей комнате, вскочил.
– Куда ехать? Съемочный день закончен, в планах Кайла только покер да коньяк.
Голицын, а именно он мог в любое время суток заглянуть в комнату Тропинина, улыбнулся.
– Не только. Он едет в ресторан. Оденься соответствующе.
– Сегодня очередь Банана.
– Белозерцев неважно себя чувствует, к тому же я хотел бы, чтобы сопровождающим был именно ты.
– Почему?
Борис Игнатьевич не ответил, лишь выразительно посмотрел на настенные часы.
Алекс поспешно надел синюю рубашку и "парадный костюм": простой темно–серый пиджак и брюки в тонкую полоску, повязал на шею полосатый серо–синий галстук и обулся.
"Парадный костюм" Тропинину не нравился, в нем он походил на бухгалтера и чувствовал себя скованно – не хватало размаха для рук, а в брюках было не так удобно, как в джинсах. Однако носить подобную одежду входило в его обязанности, Борис Игнатьевич считал, что это самая лучшая маскировка, в серо–синем он выглядит... никем. Пустым местом. Это полезно и для работы Алекса, и для работы Кайла. Никто не должен отвлекать внимание журналистов от звездной персоны, особенно его телохранители.
Сегодня вечером для поездки Кайл выбрал ярко–красный кабриолет, марку которого Алекс не знал и никогда раньше не видел, зато слышал, что за эту машину звезда заплатил очень дорого.
Тропинин опустился на заднее сиденье и улыбнулся. Кабриолет покидал гараж крайне редко, Кайл явно хотел произвести впечатление на спутницу. Вероятно, это не просто очередная моделька с длинными ногами и огромными влажными глазами, а настоящая принцесса.
– Поехали, – приказал Кайл шоферу, едва сев в машину.
Алекс не стал спрашивать, в какой именно ресторан они едут. Его дело – следовать за нанимателем, куда бы тот ни собрался, и обеспечивать безопасность, а место назначения являлось второстепенным фактором. К тому же в ресторане наверняка уже находились десяток охранников, которые прочесали периметр и очистили помещение от нежелательных или подозрительных лиц.
– Останови здесь, – внезапно приказал Кайл. – Ты, – обратился он к Алексу. – Выбери самый большой букет. Нет, лучше возьми роз. Все, что у них там есть. Сколько бы ни было.
– Гм, я не могу.
– Это еще почему?
– Я должен находиться там, где вы. Я ваш телохранитель и не имею права отпускать вас или самовольно отлучаться.
– Ладно, тогда ты сходи, – обратился Кайл к шоферу.
Алекс ожидал, что Кайл рассердится на него за отказ и неповиновение, но звезда сегодня, пребывал в прекрасном настроении, он даже насвистывал что–то себе под нос. Судя по приготовлениям, он ожидал не только приятный вечер, но и страстную ночь.
Шофер вернулся быстро, и путешествие продолжилось.
Тропинин держал на коленях охапку ярко–розовых роз. Видимо, девушка действительно настоящая принцесса – никому и никогда ранее Кайл не дарил такого огромного букета.
Кабриолет остановился около самого шикарного заведения города "Golden Live" – пятизвездочного ресторана с казино, боулингом и элитным гольф–клубом, в котором Кайл, являлся почетным членом.
– Цветы не забудь.
Алекс вышел из машины, пытаясь разглядеть за розами мостовую и не растянуться, и кое-как открыл перед нанимателем дверь. Охранники действительно были на месте. Несмотря на то, что сегодня Кайл решил обойтись минимумом сопровождающих, а в заведение пускают только пропускам, и каждое движение записывается на видеокамеры, их встретили. Кайл недовольно поморщился и прошел в холл. Алекс следовал за нанимателем, ведь несмотря на охрану, только Алекс сумеет заметить опасность на стадии зародыша.
Услужливый метрдотель проводил их к дальнему столику, отодвинув перед Кайлом стул, а Тропинину кивнул на соседний стол, располагавшийся метрах в пяти. В "Golden Live" существовала жесткая дискриминация клиентов по деньгам. Бедняков типа Алекса не подпускали даже к входу пятизвездочного клуба, а перед денежными мешками вроде Кайла расшаркивались, едва не распластовываясь по натертому до блеска мраморному полу.
Розы сложили в корзину и поставили рядом со столиком киноактера на специальный стульчик.
Девушка, которую ждал Кайл, и правда оказалась принцессой: высокая, стройная, гибкая, воздушная, в длинном сиреневом платье с довольно глубоким декольте, она напоминала диснеевскую Спящую Красавицу. Такие же светлые волосы, выразительные голубые глаза, маленькие ушки и красивые руки с тонкими пальцами. Тропинин с большим трудом узнал в прекрасном видении Кристину – исполнительницу главной женской роли в фильме "Командор". В кино девушка практически все время носила мужскую одежду и появлялась перед зрителями в платье только однажды – в сцене прощания с Командором.
Кайл поднялся навстречу прекрасному видению, и Алекс хотел подняться тоже, но передумал. По инструкции ему следовало быть невидимкой, а значит, не привлекать к себе ничье внимание, в том числе, а может и в первую очередь, внимание очаровательной дамы.
– Здравствуй, сладенькая, – улыбнулся Кайл и поцеловал девушку в щеку. – Присаживайся.
К несчастью, прелестнице предназначался стул, стоящий к Тропинину вполоборота, и Алекс оказался лишен возможности любоваться лицом девушки, однако ему вполне хватило и ее профиля: тонкого прямого носа, розовых губ, плавной линии груди...
Алексу было интересно, что может быть общего у звездного засранца и самой прекрасной женщины в мире. Он не слышал, о чем говорили голубки, хотя честно прислушивался, поэтому ему оставалось лишь наблюдать за жестами и мимикой, а также читать мысли Кристины.
Почему–то эта идея не доставила Тропинину удовольствия, ему казалось чуть ли не кощунством вторгаться во внутренний мир девушки. Однако он решил воспользоваться служебным положением. Кто знает, что замышляет красавица, не прячется ли в ее корсете нож...
Оправдания были смехотворными, ведь если Кристина захотела бы, она могла убить Кайла на съемочной площадке. Однако молодой человек не мог не проверить красавицу. Алекс покраснел и мысленно обругал собственное любопытство, постыдившись притворства перед самим собой, и прищурился, сосредоточившись на светлых волосах девушки.
СЕЙЧАС? НЕТ, ЛУЧШЕ ДОЖДАТЬСЯ ПОДХОДЯЩЕГО МОМЕНТА. НО, БОЖЕ, КАК ЖЕ КОЛЕТ! ЧЕРТ МЕНЯ ДЕРНУЛ НАДЕТЬ ЭТОТ БЮСТГАЛЬТЕР. НАДО СРОЧНО УЙТИ В ТУАЛЕТ И ПОПРАВИТЬ ЭТУ УЖАСНУЮ БРЕТЕЛЬКУ.
Теперь Алекс покраснел еще сильнее, дав сто очков вперед корзине с розами. Нет, больше он не будет читать ее мысли, лучше попробовать понаблюдать за жестами и мимикой, они подчас дают не меньше информации, чем первый слой, и при умелой интерпретации им вполне можно доверять.
Поза девушки говорила о скромности. Тропинин не заметил, чтобы Кристина заигрывала с Кайлом, более того, она вела себя хотя и раскованно, но так, словно перед ней сидел не привлекательный мужчина, а отец или старший брат. А вот Кайл напротив, старался произвести на партнершу по фильму впечатление. Он то и дело поправлял галстук, учтиво заглядывал в глаза, ухаживал, подливая в высокий бокал белое вино, придвигал ближе салфетки, дважды словно случайно дотронулся до руки Кристины, но все тщетно. Девушке были приятны ухаживания, но Кайлу на сей раз придется спать одному.
Из–за этого открытия актриса понравилась Алексу еще больше. Он тихо вздохнул от невозможности даже заговорить с девушкой, и отвернулся. Пора заняться тем, для чего он и пришел в "Golden Live".
В ресторане было немноголюдно. За столиком, находящимся ближе всего к двери, сидела пожилая пара: тучный джентльмен повязал белую льняную салфетку на манер детского слюнявчика, и громко хлюпая, ел суп. Его спутница – не менее тучная дама в темно–синем платье – тоже что–то жевала, промокая рот кружевным платочком.
ЖАЛЬ, ОНА ТАКОЙ СУП НЕ УМЕЕТ ГОТОВИТЬ. ЖЕРАР ТОЛЬКО СПРАВЛЯЕТСЯ. НАДО БЫ "РИТЭЙЛ" ПРОДАТЬ ЗАВТРА ПАРУ ТЫСЯЧ, НЕЧЕГО ИХ ЗРЯ ДЕРЖАТЬ, А "БЛОБЕКС–ГАЗ" НАОБОРОТ КУПИТЬ, СКОЛЬКО ВЫСТАВЯТ.
Мужчина оказался бизнесменом, причем, судя по тому, что он приходит ужинать в подобное место ради вкусного супа, довольно успешным. Дама, несомненно, являлась его женой. Тропинин не стал слушать ее первый слой, заглянул сразу на второй. Ее внутренний фон переливался красным и серым. Женщина беспокоилась о сыне, который куда–то уехал, а больше ее ничего не интересовало.
Неподалеку от тучной пары сидел одинокий молодой человек с рыжими волосами и рыжими бровями и ресницами. Пиджак он снял и повесил на спинку стула, оставшись в бледно–серой рубашке и темно–сером жилете. Он нервно барабанил пальцами по столу в ожидании либо заказа, либо спутницы, и не спускал глаз с Кайла.
ВОТ В ТАКИХ ОБЫЧНО ОНИ И ВЛЮБЛЯЮТСЯ. ЧЕРНОГЛАЗЫЙ КРАСАВЕЦ С ВЗГЛЯДОМ, КАК У ДЕМОНА, В КОТОРОМ НЕТ НИЧЕГО, КРОМЕ ОБЕЩАНИЯ РАЙСКОГО БЛАЖЕНСТВА. А КОЛИ РЫЖИЙ, ЗНАЧИТ, МОЖНО И НЕ ПРИХОДИТЬ.
Опасности этот молодой человек не представлял. Он хоть и злился на опаздывающую партнершу и испытывал к Кайлу антипатию за его красоту, но не собирался нападать. На втором слое его мыслей преобладал серо–зеленый цвет тоски и психологической усталости.
Просканировав подобным образом трех подружек в возрасте, компанию банкиров, отмечающих удачную сделку, юных влюбленных, от мыслей которых Тропинин покраснел еще больше, чем от мыслей Кристины, и официантов, Алекс убедился, что спокойствию и безопасности Кайла ничто не угрожает.
Ужин ему не предложили, и молодой человек просто сидел за столиком, перебирая пальцами салфетку. Краем глаза он наблюдал за Кристиной, не осмеливаясь больше просматривать ее мысли, но основное внимание сосредоточил на последнем упражнении, которое показал ему Голицын.
Борис Игнатьевич не скрывал, что доволен успехами воспитанника, однако считал, что Тропинину не хватает тренировок, хотя Алекс тренировался все свободное время. Но читать мысли слуг, гостей и немногих журналистов, которых Кайл допускал в поместье, было жутко скучно.
Слуги в своем большинстве считали Кайла придирчивым и капризным, мечтали об увеличении зарплаты и отпуске на Мальдивах. Женщины, которых звезда приглашал в "L&P", надеялись сделать карьеру, считая, что если сумеют удивить Кайла в постели, их звездный час станет реальностью. Журналисты все как один хотели только одного: скандала, и заискивающе улыбались хозяину, стараясь выудить из него пикантные подробности очередной вечеринки, фильма, мероприятия по сбору средств на благотворительные цели и прочее.
Тропинин с закрытыми глазами мог сказать, кто о чем думает в поместье и на съемочной площадке, и не прилагал особых усилий для проникновения на третий слой. Борис Игнатьевич ругался, но предложить достойного кандидата на роль подопытного кролика не мог – знал, что самыми интересными для Алекса были мысли его нанимателя, и разрешения на "опыты" не давал. Поэтому однажды научил молодого человека новому трюку, который обязательно пригодится, когда Кайл окажется в людном месте.
Алекс перестал косить в сторону Кристины и закрыл глаза. Сосредоточился на точке в воздухе, находящейся в сантиметре от переносицы, потом резко расширил сознание. К его мозгу мгновенно устремились импульсы от всех людей, находящихся в ресторане. Это сравнимо с тем, как вор выкачивает из бензобака чужой машины бензин – стоит немного напрячься, и отрицательное давление заставит горючую жидкость бежать по трубке. С мыслями происходило то же самое.
Тропинин зажмурился еще крепче и сосредоточился уже на том, чтобы отделить одни мысли от других. Получалось у него пока плоховато, но то, что он "услышал", заставило его сердце колотиться в десять раз быстрее обычного:
НАДО ПОПРОСИТЬ У ЖЕРАРА РЕЦЕПТ, ТОЛЬКО НЕ ДАСТ ВЕДЬ... МАШКЕ КУПЛЮ ТУ БРОШКУ, НА КОТОРУЮ ОНА СМОТРЕЛА. ПУСТЬ НЕ В МОЕМ ВКУСЕ, ЗАТО ЕЙ НРАВИТСЯ... УБЬЮ МЕРЗАВЦА, ЕСЛИ УЗНАЮ, ЧТО ИЗМЕНИЛ. ПУТЬ ТОЛЬКО ПОПРОБУЕТ! БЕЗ СПРАВКИ К СЕБЕ НЕ ПОДПУЩУ... ДОЖДУСЬ, КОГДА ОНА В ТУАЛЕТ ВЫЙДЕТ, ВЫЙДЕТ ВЕДЬ, ТОГДА И ПОДОЙДУ... ГРУДЬ МАЛОВАТА, НО, ВРОДЕ, УПРУГАЯ, НЕ ВИСИТ, КАК У НЕКОТОРЫХ... МНЕ БЫ ТАКИЕ СЕРЬГИ. НАВЕРНЯКА ПО ТРИ КАРАТА В КАЖДОЙ... ЭТОТ, СПЯЩИЙ, ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ ЧТО ЛИ? ГЛАВНОЕ, БЫСТРО, ОН НЕ УСПЕЕТ СРЕАГИРОВАТЬ. ЗАТО ПОТОМ ПРО МЕНЯ НАПИШУТ В ГАЗЕТАХ: УБИЙЦА СУПЕРЗВЕЗДЫ. ВСЮ ЖИЗНЬ МНЕ ПОЛОМАЛ, СВОЛОЧЬ!
В ресторане кто–то планировал убийство.
- 19 -
